Июнь – это один большой поцелуй с языком: еще ничего не произошло, но ощущение такое, будто уже все было.
Горячий ветер забирается под одежду, ласкает между лопаток. Дождь завивает волосы в гнезда-локоны, устраивая из них ловушки для снов, и поэтому когда я прихожу домой, из них вываливаются: чье-то ожидание встречи с морем, предвкушение вечера, немножко любовного томления, миндальный аромат из кофейни на углу, улыбка прохожего, пригоршня мурашек, пробежавших по телу, не обман, но недоговорка, тень от ресниц, след от пальцев на запотевшем бокале, умышленно пропущенный звонок, одно синее утро, горсть ненужных вопросов, дюжина брошенных вызовов, один принятый.
Июнь всегда был моим личным благословением, временем искупления и избавления, той самой «неделей в августе», которую проживаешь как последнюю. Именно в это время я когда-то открыла любовь к неспешной готовке. Шла после работы на рынок, покупала в итальянской лавке чиабатту, розмарин, каперсы, лимонный сок, козий сыр и клубнику. Очень любила готовить с кем-то, в четыре руки – считала это лучшей терапией апатии и тоски: потягивая ледяное белое вино, под разговоры и звуки джаза.
Я всегда брала в июне отпуск, чтобы дать себе возможность почувствовать лето кожей, успеть надышаться пионами, жасмином и липой, встретить хотя бы один рассвет, обязательно просидеть с кем-нибудь до утра, литрами варить кофе.
«Во многой мудрости много печали, кто умножает познания – умножает скорбь» – завет еврейского царя Соломона всплывает в памяти в ту минуту, когда я отчетливо понимаю, что мои знания о проблеме больше самой проблемы, мнения противоречивы и неустойчивы, и я вместо того, чтобы отпустить и расслабиться, начинаю накручивать и усложнять.
Взрослые люди, а по-прежнему верим в свое всемогущество, способность устраивать дела так, как нам хочется – словно будущее имеет заранее размеченные места для сгибов, и нам остается только правильно сложить, чтобы получился журавлик. Но сгибов нет, и журавлик не получается.
И вместо трупа твоего врага вниз по реке медленно уплывает плохо привязанная к берегу твоя лодка.
Это удивительно, но однажды наступает момент, когда ты перестаешь вмешиваться в то, что происходит между тобой и другими людьми. Точнее, перестаешь мешать им думать о тебе плохо или ошибочно. Потому что есть ты, есть они и есть то, что они выбирают думать о тебе, исходя из личных потребностей в чем-то (чувстве правоты, сравнении в свою пользу, поиске мишени для выплеска агрессии либо элементарном детском желании «поучаствовать в истории»).
Ты даже не представляешь, насколько разнится твой образ от головы к голове, а главное – как часто коммуникация с тобой строится не в контексте диалога (где обратная связь важна и необходима), а исключительно для отыгрывания водоворота собственных эмоций. Тех самых, в которые замешан весь неудачный опыт «до», огромное количество призраков незнакомых тебе людей, неотпущенная боль и неоплаканное горе, к которому ты не имеешь никакого отношения.
Понимание этого освобождает от необходимости соответствовать ожиданиям и представлениям о тебе других людей. Не важно, как «картинка сложилась» – по личному опыту общения либо слухам. Важно то, что даже самые близкие и родные люди, которые беззаветно и преданно тебя любят, имеют дело не с истинным тобой, а с тем образом, который примиряет их с действительностью, делая жизнь чуть более упорядоченной и понятной.
Мое эго давно пасет коров в полях – я знаю о себе достаточно, чтобы не переживать о том, что кто-то подумает, что я дура. Потому что я и правда дура, которой интересно жить, пульсировать и отражать, а не быть засушенной бабочкой – безупречной, скучной и дохлой.
Каждый июнь я снимаю старую кожу, обрезаю волосы и избавляюсь от лишнего. Открывая лето как книгу, читаю с любой страницы, а закончив, сдуваю буквы, словно мошек: те с гоготом срываются с места и растворяются в летней бархатной темноте.
Ольга Примаченко
.
published on according to the materials
Запись взята с сайта .
Комментарии (0)